Четыре года войны провела Пелагея Евтушенко на полях сражений… за урожай

Юность свою Пелагея Григорьевна вспоминает с улыбкой – счастливое было время! Родители работали в колхозе: сеяли, вязали снопы, молотили, выращивали скот. Старшие братья и сестры жили своими семьями, младшие – при родителях, учились, работали, помогали по хозяйству. А всего их, детей, было одиннадцать – семь сестер и четыре брата. Жили Абанины дружно, делились последним кус-ком хлеба, донашивали друг за другом одежду – но никогда не унывали и на судьбу не жаловались. Их деревня Малоалександровка, что в Белебеевском районе, казалась юной Поле самым красивым уголком на земле: природа – глаз не оторвать; грибов, ягод – полон лес; до города – рукой подать, 30 километров всего: выйдешь с утра пораньше и засветло домой вернешься. Не жизнь, а красота! Но тут началась война…

Мужчин, в том числе четырех братьев Пелагеи, сразу забрали на фронт (отец умер перед самой войной), а девчонок пригласили в сельсовет на беседу. Вот как об этом вспоминает сама Пелагея Григорьевна: – Собрали нас, молодежь, и говорят: хошь – иди на фронт, хошь – на лесозаготовку, хошь – на торф, хошь – на трактор. Некому было работать-то. Пришла домой, с мамой советуюсь, а она: «Иди, дочь, на трактор. На фронте стрельнут – ты в обморок от страха упадешь. Кака от тебя польза? На лесозаготовке надорвешься, мала еще. На торфоразработках мокро, в воде цельный день стоять, застудишься. Иди на трактор».

Так мудрым решением мамы и была определена судьба девушки. – Пришли мы утром к гаражам, а там трактора все выстроились, стоят, на малых оборотах работают, – продолжает Пелагея Григорьевна. – Садись и рули. Влезла я в кабину, бригадир тракторной бригады показал, что и куда нажимать. Так и поехала.

Дали мне в помощники двенадцатилетнего мальчика-плугаря. Однажды он уснул и упал с плуга. Я оглянулась – нету мальчонки. Выскочила, гляжу по сторонам – нету. Плуг подняла – нету. Что делать? Сама реву (а вдруг я его распахала?), не знаю, что делать – простаивать-то нельзя. Доехала до конца поля, не выдержала – побежала обратно, по борозде: вдруг он просто свалился, ногу подвернул, идти не может. Смотрю – лежит. Ну все, думаю, убился. Подошла ближе, а он уткнулся в борозду и спит. Устал мальчишка. Подняла я его, повела к трактору, посадила рядом с собой. Одной рукой руль держу, другой его – как бы он у меня опять не свалился. Так и работала.

Она замолкает, не в силах справиться со слезами. И кого ей в этот момент было жальче: себя, семнадцатилетнюю красавицу, с утра до ночи пропадавшую в поле, или мальчишку, оторванного от детства, потому что в колхозе были нужны рабочие руки?

До первых снегов тракторы и комбайны были на полях. Даже ночью сеяли и пахали. Успевали и на технике, и вручную поработать. – Дадут тебе ведро али лукошко, и идешь цепью вместе со всеми, семена раскидываешь, – вновь углубляется в воспоминания ветеран. – Нас, девчонок-трактористок, везде гоняли. В Марьяне работали, в Новой Деревне, в Дмитриевке, в Баженове. Технику увезут, а мы до деревни пешком добираемся. Послали нас как-то в Баженово, пока дошли, у меня лапти прохудились. Говорю председателю: «Отпустите меня домой, я пойду, лапти сплету». (Нас с сестрой этому ремеслу один безродный старик научил. Как-то прибился к нам и остался жить. Для всей деревни лапти плел). Не отпустили – «пока ты дойдешь, пока вернешься, мы уже обмолотим все». Председатель сходил домой и принес сапожки своей жены. У ей обувка справная, теплая. Так я и работала, правда, недолго. Председатель мне лапти купил, а эту обувку у меня забрал.

Пелагея Григорьевна улыбнулась, будто вспомнила, как сидела в кабине комбайна в красивых, модных сапожках. Эх, девчонки! Отняла у вас война эти нехитрые женские радости, погрузила на ваши нежные плечи бесконечную работу, которая и мужикам-то порой была не под силу!

Она и сегодня не унывает!

– Закончим работу на полях, трактора к кузнице пригоним и чинить начинаем. Мороз такой – птицы на лету мерзнут, а мы, девчонки, ремонтом занимаемся. Рукавицы толстые: ни гайку, ни что другое не завернешь, снимешь ее, подуешь на руки и начинаешь деталь заворачивать. Она от мороза к рукам липнет, обжигает. Вот руки-то и подзаморозила.

Она вытягивает вперед дрожащие руки: пальцы искривленные, с разбитыми фалангами. Я представила ее у огромного комбайна, маленькую, хрупкую, замерзшую, тонкими девичьими пальчиками закручивающую детали.

– Хорошо еще, если детали были! – словно подхватила мои мысли Пелагея Григорьевна. – А то ведь пешком в Белебей за каждой гайкой ходили, уговаривали мужиков на машинно-тракторной станции что-то выточить, наладить. И с подарком приходилось подходить – мы в своем огороде табачок выращивали, самосад, механики за него все налаживали. Так и жили.

О том, что происходит на фронте, в деревне узнавали из политинформаций да со слов солдат, вернувшихся по ранению домой. В день, когда кончилась война, Пелагея, как всегда, была в поле. Видит, мальчишки бегут, за собой столб пыли поднимают. Кричат что-то тонкими голосами, но не слышно за шумом трактора. Девушка остановилась, тут и женщины подбежали, кто плачет, кто смеется: «Война кончилась!» Поля не знала, радоваться ей или печалиться: «Если война кончилась, где же мои братья-то?» С войны вернулись двое: Григорий и Виктор. Старший из братьев, Григорий, прошел три войны: Финскую, Великую Отечественную и Японскую. Вернувшись, оказался единственным мужчиной на весь род Абаниных. Посмотрел он на покосившиеся за годы войны избы, разрушенные сараи, свалившиеся заборы и… перевез всех своих женщин в Белебей. Служил в военной части, затем, до ухода на заслуженный отдых, работал печатником в городской типографии. Умер два года назад. Младший, Виктор, до 1953 года оставался в Германии. Помогал своим сестрам, присылал посылки, никогда не забывал поздравить, приезжал в гости.

С переездом в город закончилась полевая эпопея Пелагеи Абаниной, и началась мирная городская жизнь. Девушка устроилась работать на элеватор и проработала там 45 лет! Выгружала вагоны с зерном («Это сейчас мешки по пятьдесят килограммов, а тогда – по семьдесят были!»), строила склады, сушила зерно, задыхаясь в пыли. Сколько она его перекидала за трудовую жизнь? Вагон, два? Хоть и голодное было время, а ни зернышка нельзя было взять. Увидят – посадят. Но Пелагея умела терпеть и работать.

Когда в городе началось строительство многоквартирных домов, появилось много приезжих строителей. Задорная девушка познакомилась с юношей из Украины с красивой фамилией Евтушенко. Он оказался беженцем из Донецка (как это сегодня понятно для нас!), тогда украинцы бежали от немецких захватчиков. Они поженились, и вскоре получили квартиру – в первом трехэтажном доме, построенном в Белебее. К сожалению, Николай Константинович рано ушел из жизни, но поставить на ноги дочерей успел. Они, их дети и внуки, правнуки Пелагеи Евтушенко, не забывают позвонить, заглянуть в гости, помогают и поддерживают. В этой семье любовь, уважение и забота всегда оставались главными в отношениях – и в войну, и в мирное время.

Галия Ванюшина
Фото автора и из архива семьи Евтушенко