“Эх, какие мы глупые были – траву ели…”
Между сестрами Зоей Николаевной и Марией Николаевной Жориными (это их девичья фамилия) шел оживленный разговор о погоде, собранном урожае, о заготовках. Но, когда я попросила рассказать их о жизни в годы войны, улыбки исчезли, они, не сговариваясь, тяжело вздохнули, замолчали и опустили головы. Помолчав некоторое время, начали вспоминать …
Когда началась война, Зое было 15 лет, она окончила первый курс педучилища в Белебее, а Марусе – всего 11. Кроме них в семье росли младшие братья – Борис и Володя (еще шестеро деток умерли до войны). Папа на фронт не попал – сильно болел и вскоре после войны умер. Мама трудилась в колхозе от зари до зари. Жили в деревне Илькино. – Мы все время работали. Настолько уставали, что падали. Ждали, когда же скажут «кындырла». Это значит наступило время отдыха и обеда. Летом на поле пололи просо, пшеницу. По осени жали хлеб серпами, была установлена норма – 8 соток в день. (На этих словах женщины одновременно протянули мне ладони – на них было множество «заметок» от порезов серпами, такие вот грустные «памятки». – Ред.) А по вечерам нас посылали на поле составлять снопы в копны. День и ночь работали наравне со взрослыми, а спали очень мало. В поле – из Илькино до Малобелебеевки – ходили пешком.
Поля далеко, большие, пока дойдешь… Ребятишек в ту пору в деревне было много. Детство есть детство, поиграть хочется, не смотря на усталость. Собирались на улице, играли в прятки, в догонялки. Любимая игра была – «ручеек».
– В моем военном детстве было две игрушки. Мама сшила куклу, а папа где-то купил старый мячик, – вспоминает Мария Николаевна. Учились тогда с 15 октября, а 20 мая заканчивался учебный год. Потом все лето не знали никакого отдыха. Дома-то свой огород – 80 соток. Его тоже надо копать, ведь жили только им. Вот свою картошку мы ели, ее было вдоволь. Сеяли на огороде пшеницу, потом жали серпами. А из колхоза получали очень мало, все шло на фронт. 100 г зерна давали на один трудодень. У нас была корова – наша кормилица, но за нее нужно было платить налог. Вообще за год отдавали 200 л молока, а также шерсть, мясо. Если шерсти нет, покупали и сдавали. Так вот и жили тяжело.
– Однажды в деревне мне за мою детскую работу выдали 600 г муки и полстакана меда. Этого я никогда не забуду, – со слезами на глазах продолжает вспоминать Мария Николаевна. – Когда училась в педучилище в 1944 году, на день давали 500 г хлеба. В перемену получишь, тут не до урока – голодные ведь мы были – сидишь и жуешь тихонько. А сейчас хлеб в мусор выносят, бросают на землю. Я такого видеть не могу, поднимаю, птичкам отдаю. Нынешнее поколение этого не понимает, потому что не знает нужды.
Нужно воспитывать детей, приучать относиться к хлебу бережно, для нас это кощунство, когда бросают хлеб…
В послевоенные годы отправили меня преподавать в школу в Бурятию. Приехала туда к началу учебного года. Был страшный голод. Нам, учителям, дали по 8 кг зерна. Это было что-то невероятное. Я его понесла на мельницу, смолола и испекла лепешки… И когда отменили карточную систему, я купила большую буханку хлеба и враз ее съела. Верите? Всю войну мечтала поесть хлеба досыта.
Белый хлеб ели только на праздник. Однажды трехлетний братишка Борис на Пасху, когда ел белый хлеб, сказал: «Эх, какие мы глупые были – траву ели, не знали, что блины и пироги лучше». Хлеб-то ведь пекли – часть картошки, часть муки из семян лебеды и чуть-чуть ржаной муки. Он был черный.
Тяжелое было время, что тут говорить…
Записала Маргарита Ткач